Тынгери -пески пустынь
Квартира художника со скромной, маловыразительной обстановкой. Это может насторожить или, наоборот, особенно расположить. Внешняя непритязательность человека говорит или о его душевной бедности или богатстве, которое он не выставляет напоказ и по причине, далекой от скаредности, «все свое носит с собой". Однако живописцу, создавшему за совсем еще короткую жизнь несколько сотен работ, невозможно все свое носить с собой: некоторая часть его неразменного «имущества» хранится здесь же, в углу комнаты, за платяным шкафом.
Пастели. Закрепленные, закрытые стеклом, побывавшие на выставках. Или, увы, не закрытые стеклом, которые берешь осторожно, боясь, чтобы они не рассыпались, не распылились... Их очень много, хотя это меньшая часть — все, что осталось от бескорыстных, беспрестанных дарений. Художник легко расстается со своими работами; будущее, надеется он, принесет больше.
Я вынимаю, расставляю, рассматриваю листы. А в комнате рядом со мной, с ними, вплетаясь, углубляя их содержание, плывет куфическая вяль "Шехерезады" Римского-Корсакова. Она здесь вовсе не для того, чтобы занять меня. Она нужна художнику: он работает и любит работать с музыкой.
«Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда". Разве эта формула англичанина конкистадора не была изначально устаревшей? Разве она по была опровергнута самим Киплингом? Вне Индии невозможно представить его творчество.
Было ли известно поэту о существовании в доисторические времена единого, неделимого материка Гондваны — праматери сегодняшних частей света? Материка, от которого пошли наши земли и страны. Эллинское время уже знало миф о Европе, похищенной Зевсом и поселенной им в Азии. Что это: память грехов о древней целостности или прообраз будущего единения двух цивилизаций?..
Сходятся и расходится материки, но не расходится цивилизации, в них нет врожденной полярности. Взаимопроникновения Востока н Запада никогда не прекращались, и не только в материальном, скажем, торговом смысле. Даже в средние века... Самая большая обсерватория XII вена была построена арабами в Севилье.
За импульсивными открытиями Востока французскими художниками XIX века пришли другие открытия, более последовательные. И каждый художник-ориенталист открывал для себя свой Восток, свою Полинезию. Для Николая Сенкевича первоначально это была Монголия. Страна, в которой волей случая оказался мальчик (родители — геологи). Овеянная рассказами Марко Поло, со следами древнейших караванных путей из Хивы в Багдад и так мало известная художникам.
Николай полюбил эту страну, и "заболел" ею, как «заболевает» влюбленный. Начинающему художнику было пятнадцать лет.
Первые работы... О них из-за недостатке техники можно было бы не говорить, если бы ни присутствующая в них сила и полнота чувства художника, Это зарисовки очарованного странника, яркие фрагменты, экзотические картинки: пагоды, буддийские храмы, кумирни. Пестрота одежд. Но эти жанровые зарисовки далеко не легковесны. Недостатки малотехничного художника восполняются ощущением страны, редким для юности сопереживанием.
Накапливались впечатления... Постепенно они требовали от художника не фиксации, а преображения. И вот появились иллюстрации к монгольским сказкам. В них художник не обращается к конкретной сказке отдельно, но к своим впечатлениям, пейзажу, истории, фольклору. Из сказочного антуража вырисовывается пластический облик Монголии. Не столько через внешние факторы, сколько через внутренние причины. Работы Сенкевича все меньше походят на беглые зарисовки любознательного путешественника, а становятся лирическим освоением национального.
Случай, иногда влияющий на нашу жизнь, А. Франс называл мажордомом. ЕДВА ли не случайность, что появившийся у Николая интерес к Востоку после первой выставки— детского рисунка в Дели — совпал с поездной в Монголию. Но эта счастливая случайность подарила впечатлении на всю жизнь. И второй случай, обративший гибельные обстоятельства в животворящие.
Человеку в его поступательном движении могут пойти на пользу и заблуждения, и ошибки, и болезни. Болезнь тела способствует подчас оздоровлению души.
По возвращении из Монголии Николай тяжело болел многие месяцы. Но, выздоровев, взялся за цветные мелки и работал без устали. За короткий срои он сделал более двухсот работ. Этот период можно назвать выходом из детства и посвящением в зрелость.
Серия рисунков о Монголии, отчасти по эскизам, но больше по памяти. Если эффект присутствия вносит в рисунки излишний документализм, то ностальгические нестроения преображают впечатления, выстраивая их в законченную систему. Как в монограмме за вязью букв скрывается полное имя, так эта очень декоративная графика вобрала характер Монголии: ее дух, ритмы, краски. Художник рисует горы Хангай и Хубсугул, как японцы свою Фудзияму, так же часто и любовно, во всякое время суток, во все погоды и непогоды.
Широкие эпические ритмы гор рождают мысли о восточной неге, стремительный рисунок деревьев напоминает скачки в степи. В колорите художник использует национальные особенности цвета костюмов или, что чаще, популярных традиционных монгольских шарфов — хадаков. Монголия перекочевала на книжные полки: издания о народном искусстве, древний эпос, сказки, стихи... Хотя большая, живейшая ее часть осталась в душе художника.
Монголия была для Сенкевнча только началом ориенталистских интересов. Эпиграфом, за которым открывалось художнику долгое повествование о Востоке. Все больше и больше привязывался он к нему, проникая вглубь, осматривая и осваивая недоступный когда-то европейцу край. Эта укоренившаяся привязанность не имеет никаких обоснований в родословной художника. Николай Сенкевич родился в самой глубинке Белоруссии.
1970 год. Средняя Азия, Самарканд, Хива, Бухара, Ургенч, Чарджоу, Душанбе — места, доступные и известные любому туристу. Но были и такие уголки, которые могут открыться только художнику. Я была в Средней Азии, в тех же местах. У меня своя привязанность к этому , краю и свой образ Средней Азии. Но должна сознаться, что Азия наложила на Николая Сенкевича отпечеток печали. Печали, несмотря но все атрибуты мажорной живописи. Это странная печаль, от которой, видно, на может избавить никакая радость. Происхождение которой — окружающая тебя древность. Древность земли, городов, драгоценной архитектуры и сохраненного временем жилища. В жанровой живописи Сенкевича нет никакой экзотики, все простота, величавость, пластика. Да ее и трудно назвать жанром как таковым. Она напоминает скорей старинные ведуты — пейзажи древней архитектуры. Посмотрите на улицы Бухары, Хивы в его изображении или жанровые сценки в памирских селениях. Волей художника они освобождены от всею бытового, сиюминутного, причислены к ценностям непреходящим.
Средняя Азия Сенкевнча —- это поэзия земли и связанного с ней времени. Вот почему люди на этих рисунках, если они не даны портретно, выглядят призрачными. Может быть, кратковременность человека на фоне дремлющей вечности чувствовали здесь и древние художники? бесплотные, почти иллюзорные фигуры под солнцем, резкие темные тени на белой плоскости стен — не в этой ли иллюзорности берет начало теневой театр Древнего Востока?
Деревья... Они портретны и метафоричны. Вот сухое дерево. В нем безотрадность старого, отживающего существа. Другое, цветущее, полно прохлады и молодости. Он рисует дерево, как обнаженное тело. Дерево пляшет неистово, как вакханка.
Группа деревьев у подножия гор — скачущие джигиты. Дерево, которое подчеркивает драматизм старого кладбища или усиливает возраст древней архитектуры. Бурная жизнь деревьев, поверх всего, кронами врастающих в небо. Есть в этой картине глубокий и оптимистический смысл: вырваться за пределы земли. В космос...
Восток пленил Сенкевича еще одной тайной. Под влиянием ли неба, воздуха, монотонного рельефа там рождалось впечатление близости космоса. Понимание бесконечного пространства на Востоке конкретно и зримо.
Можно выделить три основные томы а пейзажном творчестве Николая Сенкенича — деревья, небо, горы. После Средней Азии — Памир. Несколько дней поездом до станции Хороба, попутка до селения, оттуда в горы. Из этой поездки он привез как никогда много работ. Разметанные и нагроможденные глыбы гор - курумник,— испещренные летописцем-временем. Несмотря на неподвижность, живут, дышат, растут, одушевленные цветом, которым уже стал свободно владеть, художник. То горизонтально-эпические, плавные, как океанская зыбь, то вздыбленные к облакам. Эти горы тоже портретны. Их морщины —- каньоны, распадки, хребты... А над ними глыбы облаков. Небо и горы. Нежно-розовые на рассвете, огненные в полдень, лиловато-дымчатые вечером.
Но художник не только окидывает внимательным и пристрастным взглядом поразившее его место, а вживается а него, давая оценку, созерцая, любуясь природой, житейской пестротой, лицами. Портрет интересовал Сенкевнча всегда, от юности остались зарисовки с натуры, портреты. Очень много детских лиц. Любовное внимание к детству - свойство души художника. Портреты детей, особенно трогательные, целомудренные в исполнении юного художника, привлекали внутренним сходством, родственностью модели и исполнителя. В Монголии художника пленил монгольский этнический тип. Юношеская трепетность чувств не покидала его, когда он рисовал "Спящего Уогу», "Девушку в розовом», В написанном позже цикле "Монголы о Европе» герои напоминают римских патрициев. Теперь, оказавшись а Средней Азии, он окунулся а новый водоворот лиц, характеров, темпераментов.
Портреты, портреты, портреты... Они остаются от «каждой встречи —в колоритных ли двориках Хивы, в величавой Бухаре, на пестрых, шумные базарах, на предприятиях. И в каждом художник выявляет не просто внешность индивидуума, этническую принадлежность, но и жизненный состав модели. Весомость портретов-характеристик в творчестве Сенкевича привлекает и трудностью ее достижения в технике пастели, технике очень специфической, камерной, какой-то не очень солидной.
Есть общий недостаток у многих современных молодых художнинов — слабость мастерства. Можно бы не вменять им это в вину, если бы их не считапи молодыми до 35—40 лет. В их развитии есть явные пробелы. При всех божьих искрах — сильной одаренности, вкусе, чувстве цвета,— не зная периода грубого ученичества, не живя в подмастерьях, они так и не становятся ремесленниками, в самом точном и похвальном смысле этого слова. Не имеют нужного уединения. А между тем необходимо время и место для того, чтобы сосредоточиться и разобраться в быстротекущей жизни, в самом себе. Без добровольного уединения немыслим большой художник. Только дисциплинированное сознание может по-настоящему оформить творческий инстинкт художника. Многим незнакома радость аскезы, когда мастер растет вглубь и внутрь, и потому небрежны к себе и расточительны.
Недостаток многих коснулся и Николая Сенкевича. В нем, уже с юности оригинальном художнике, чувствуется некоторая ограниченность, нераскрытость... Его манеру не спутаешь ни с чьей другой, но еще нет мастера.
Двадцать лет прошло с участия Коли Сенкевича на первой выставке детского рисунка а Индии. После нее были еще очень многие и последняя, молодежная 1977 года.
Я остановилась, в основном, на пейзажач, доминирующих в его творчестве. Но ему не чужды городские мотивы. Художник обращается к графике и к керамике. Оформляет интерьеры, работая и как художник и как архитектор, ведь в свое время Н. Сенкевич окончил Московский архитектурный институт. Он мечтает о больших плоскостях для росписи. Диапазон творчества художника требует масштабов монументальных, где можно развернуться фантазии, размахнуться руке. А рука у художника умная, чуткая, умелая, которой доступен и легкий взлет акварели, и тяжелейшие скульптурные формы.
Последняя его работа опять связана с восточной темой. Он создает сейчас громадные глазурованные росписи о Кустанае для заводского клуба. Они расцветают пейзажами эгого края, его степными просторами, звонким казанским орнаментом.
© Татьяна Макарова