МАСТЕРСКАЯ ХУДОЖНИКА

Творчество Николая Сенкевича: где Запад встречается с Востоком

Прикосновение юного человека к Востоку может изменить его жизнь. Так случилось с четырнадцатилетним Николаем Сенкевичем — родители-геологи на долгие два года увезли его в Монголию. Судьба подарила мальчику встречу с бывшим художником — потомком монгольских аристократов, учившимся в Лондоне, жившим в Китае, но ставшим буддийским монахом и вернувшимся после многолетних путешествий по миру на родину. Знаток средневековой живописи, он рассказывал своему русскому ученику о творчестве тех, кого считал подлинными предшественниками современного авангарда — восточных художниках XVI века, рисовавших тушью по шелку сложнейшие абстрактные композиции.

Сегодня портрет этого человека — ламы — висит на почетном месте в московской квартире художника. Буддийский монах не только определил всю профессиональную, творческую жизнь будущего мастера, но и спас его от смертельной болезни во время эпидемии, когда русские врачи перестали надеяться на благополучный исход, готовясь к 19-й по счету смерти очередного больного в больнице при посольстве.

Провидение постоянно сталкивало Николая Сенкевича с людьми, для которых свободное творчество, смелый эксперимент были главной сутью, смыслом повседневной жизни, с творцами, не желавшими вписываться в скучный советский стереотип. Поэт Леонид Губанов — признанный лидер СМОГА (общества самых молодых гениев), живая легенда Москвы 60-х и 70-х годов — художник Анатолий Зверев, молодой иллюстратор Достоевского, фанатичный собиратель икон Илья Глазунов — каждый из них видел в Николае Сенкевиче человека равных себе творческих возможностей, молчаливцй вызывающей смелости, отважного равнодушия к общепринятым догмам и обывательским штампам, глубоко погруженного в философские и эстетические поиски своего пути в искусстве.

При этом борьба с советским режимом, диссидентское движение — этой дорогой тогда уже шли и некоторые сильные личности — оставляли художника равнодушным. Главные войны и события случаются внутри человека — в его душе, внутреннем мире. Николаю Сенкевичу явно близка позиция Бориса Пастернака. Он также мог бы, оторвавшись от очередной пастели, спросить близких: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»

Восточная созерцательность, медитативность, выверенность композиции, особое упоенье цветом, его чистотой, звучностью — эти качества отличают многие пастели художника. Потеряв Монголию, вернувшись с родителями в СССР, Николай Сенкевич вскоре откроет для себя Среднюю Азию, где ему, побывавшему в пустыне Гоби, многое оказалось близким и созвучным.

Бдительные люди в штатском удивлялись трем тысячам стихов двадцатилетнего Иосифа Бродского. Те же искусствоведы в погонах не могли поверить тому, что у пятнадцатилетнего мальчика может быть двести пастелей, что из всех окружающих его сюжетов именно древние буддийские храмы и сосредоточенные лица монахов станут для юного художника излюбленными сюжетами.

О том, что на полотнах Николая Сенкевича сопряжены небесный и земные планы, что они дышат космическими откровениями и вечной юностью творения, черпая силы в глубинах восточного миросозерцания, не раз писали искусствоведы и критики. Однако не только восточной традиции близки работы Николая Сенкевича. Есть в них и продолжение линии нового европейского искусcтва начала XX века, как бы перешагнувшего в творчестве художника через мучительную эпоху выхолощенного соцреализма и параллельного ему кричащего деструктивного авангарда, опустошающего концептуализма.

Ряд полотен мастера близок художникам Венской школы. Дыхание высокого модерна, сецессиона чувствуется, например, в его работах «Структура 3» (1991), «Листья» (2004). Такие полотна, как «Осень. Бухара» (1971), «Деревья весной» (1983), «Испания» (1984), «Деревья. Закат» (1985), «Озеро» (2004), продолжают традиции Герберта Бёкла, создавая новую музыку линий, новые цветовые созвучия предельной экспрессии. Цветовые оттенки «Пробуждения» (1985), «Структуры» (1991) неуловимо напоминают общую тональность колористической гаммы некоторых живописных произведений Карла Молла. Одновременно созвучны они и фактурам врубелевских глазурей. Удивительна многомерность пластики этих работ. Они живут, дышат, передают физическое ощущение движения, времени.

Пронзительное по силе эмоционального воздействия полотно «Уходящий »(1970) пластически, композиционно, да и по цвету чем-то перекликается с работами Ван Гога.

Характерно для художника и знаковое письмо. Наряду с ритмически выверенными, совершенными в своем лаконизме работами, развивающими лучшие живописные традиции китайской каллиграфии — к ним, например, относится полотно «Птицы зимой» (1985) — среди произведений Николая Сенкевича можно встретить и такие, в которых живы узнаваемые черты древнерусской иконографии. Так, ощущение предельно напряженного драматизма «Девушки с цветком» (1979) создают белые линии-мазки на черном и красном, напоминающие знаменитые пробела Феофана Грека — одну из особенностей новгородской иконописной школы. Те же нервические белые мазки подчеркивают неизбывный трагизм, человеческие страдания в цикле «Война» (1982). Графический мотив креста, проходящий через весь цикл, знаменует собой искупительную жертву, вызывающую одновременно и чувство скорби, и веру в преодоление ужасов войны, в последующее возрождение. Цикл выполнен в сюрреалистической манере в исконном, аполлинеровском смысле этого слова.

Такие работы, как «Подруга. Портрет Наташи Мещаниновой» (1982), «Пейзаж» (1984), «Осенний пейзаж в сентябре» (1996), «Городская композиция» (2001), «Бабочка» (2005), неожиданно решенная в мотиве тончайшего восточного орнамента, «Обнаженная» (2005), отличает тонкая структура пространства. Макромир предстает в них как гармоничное единство светоносных, горящих изнутри микровселенных, пребывающих в постоянном движении. Значительное место в творчестве Николая Сенкевича занимает пейзаж. Причем художник обладает редчайшим даром абсолютно точно передавать дух места, будь то Бухара, Памир или Испания. Автор безошибочно улавливает специфическую тональность цветовой гаммы и особенности световых потоков, характерных для каждого места земного шара: их интенсивность, прозрачность, мягкость или жесткость.

Особые слова хочется сказать и о портретах. За внешней сдержаностью и даже некоторой статичностью персонажей мы чувствуем необъятную вселенную каждого конкретного человека, его неповторимый духовный космос. Лица на портретах Николая Сенкевича отличает какая-то особенная глубина взгляда, приоткрывающая дверцу в сложный и многогранный внутренний мир, причем крайне важную роль при этом играет фон или антураж. Он как бы является продолжением внутреннего состояния героя в мир внешний и может немало поведать о том, кто изображен на полотне. Особенно это чувствуется в портретах сына (1978), замечательной московской художницы Татьяны Киселевой (1984), Алексея Герра (2006) — сына известного французского профессора-слависта и коллекционера Ренэ Герра.

Николай Сенкевич по праву занимает достойное место среди передовых художников нашего времени. Многогранность и неутомимость его творческих поисков поражают. Несмотря на все испытания, он сумел остаться верным себе и найти свой неповторимый художественный язык там, где запад встречается с востоком, создать многочисленные и разнообразные миры, преодолев бескрайние пространства монгольских степей и тяжелый период безвременья в культуре и искусстве.







© Лола Звонарева, Григориц Певцов